Разум вернулся к нему вместе с рассветом. Воспаленные от бессонной ночи глаза, лишь немного успокоенные короткой предутренней дремой, открылись с трудом. Томимый тревогой и злостью на собственное бессилие, Гор лежал на кровати, упершись бессмысленным взглядом в потолок. За окном щебетали городские птицы, радуясь возвращению теплого летнего солнца. Мир вращался и жил установленным порядком. Но Гордиан знал: каждая секунда этого чудесного утра приближает его к выбору – собственная смерть или смерть его женщины.
Его женщины! Морщины на лбу мучительно напряглись. Иногда, обозревая мысленно бесчисленные минуты своей долгой, насыщенной жизни, он задавался вопросом: кто для него эта девушка? Зачем она ему? Несчастная ничтожная рабыня из захолустного мира! Для него, для демиурга и технобога, «Седанского палача», Творца Тринадцатимирья, властелина планет и усмирителя целых рас? Никто, если подумать!
Логика и опыт подсказывали единственный выход – наплевать на нее. Сосредоточиться на поединке, прикончить завтра поганого лорда самым жестоким из доступных способов – и жить дальше, сбежать, вернуться домой. Забыть ее. Но почему же так пусто в сердце? Почему мучительное, тягостное чувство раздирает его внутри как будто кислотой?
Лисия, Лисия… Как только веки опустились, прекрасное лицо этой совершенно «обычной» девицы возникло перед ним как на яву. Эти ямочки на щеках, этот живой и веселый смех. Можно ли променять все это всего лишь на собственную жизнь? Гор стиснул кулаки – он просто не мог так поступить! Тем временем отпущенные ему на выбор часы стремительно истекали. Нужно было решаться.
Последний раз поглядев в потолок, Гордиан мрачно кивнул.
Он избегал гибели триста шестьдесят один год и, видит Иешуа, избегнет ее сейчас.
Отель еще спал.
Гор быстро встал, оделся, прицепил на пояс оружие. Он прошел в комнату консидориев, где лежали запасные доспехи и дуэльные принадлежности. Сбил печать, вошел. Нацепил кирасу. Укутался в плащ, скрывая железный нагрудник от посторонних взоров. В большую картонную коробку положил глухой шлем для поединков тяжеловесов и разборный металлический арбалет с двумя «дугами». Нацарапал записку Трэйту (тот отвечал в том числе и за сохранность комнаты) с извинением за вскрытую без разрешения дверь и с небольшой просьбой. Записка гласила:
«Мастер Трэйт.
Прошу простить меня, что обращаюсь с просьбой, бросающей тень на вашу репутацию, но другого выхода у меня нет. Дело касается Лисии, лорда Хавьера и, возможно, исхода нашего сегодняшнего боя. Пожалуйста, сообщите Брегорту, что я подъеду к ристалищу позже – к самому поединку, поскольку должен «отработать несколько финтов». Извините за дверь в оружейную и пожелайте удачи.
Клянусь, буду вовремя.
Гор-Фехтовальщик».
Затем Гор разбудил Никия, передал ему свернутый листок для Трэйта, дал короткие указания и вышел из отеля. Спустя сорок минут пешего хода он был в узком переулке, который один из его товарищей-консидориев показал ему вчера. На углу серой глыбой возвышался мрачный, но величественный особняк – отель лорда Хавьера де Катрюшена.
Гор заочно ненавидел человека, который лишил его власти над тринадцатью мирами, сорвал Хеб-сед и отправил на планету-каверну в тело ничтожного раба. Однако, похоже, его ненависть должна быть разделена на две части. И большая из них достанется вовсе не неизвестному врагу в Нуль-Корпорации, а поганому рабовладельцу в мире Невона.
Хавьер – это имя, еще вчера днем не вызывавшее почти никаких эмоций, теперь звучало для Гордиана как плевок в лицо.
Гор спрятался в небольшом сквере под сенью деревьев и стал ждать.
Прошел примерно час. Город оживился – по улицам засновали прохожие, количество которых постепенно превращалось в поток, устремленный, главным образом, в сторону Ратуши, где всего через три часа Гор должен сражаться с Хавьером и принять грудью его смертельный удар. До начала самих игр с красочным представлением, розыгрышами и раздачей шутливых призов оставался всего час.
Гор ждал.
Вскоре ворота парадного входа открылись, и великолепная шестерка антийских скакунов вывезла золоченую повозку лорда Хавьера, увенчанную алыми лентами, свидетельствующими об участии ее обладателя в «призовых» поединках. Сам лорд выглядывал настороженной мордой в раскрытое окно, и Гор пожалел, что не имеет с собой мушкета. Зарядить картечью в проклятую физиономию было бы немыслимым наслаждением, однако Гордиан понимал, что подобное непродуманное развлечение – это дань эмоциям и кратчайший путь к мучительной казни. Требовалось набраться терпения.
За повозкой проследовал эскорт из двух десятков шательенов охранения, нескольких товарищей и спутников лорда-консидория. Вслед за всадниками из парадных ворот вышла толпа пеших сервов и свободных прихлебателей, размещавшихся в отеле, и резвым шагом потопала в том же направлении.
Да, в последний незапланированный день авеналий весь город жил только одним – боем-реваншем. Гор знал, что примерно в это же время из его собственного отеля должны были выйти консидории Лавзейской школы, сам Брегорт, почти на такой же повозке, как и у Хавьера, конный эскорт из приближенных рабов и «призовых» бойцов, включая самого Гордиана. Прочие сервы должны были топать к цирку пешим ходом. Судя по тому, что к хавьеровскому отелю еще не явился наряд лавзейских габеларов, а то и сам Трэйт собственной персоной, старый дацион все же выполнил просьбу Гордиана, изложенную в записке и наврал своему лорду.
Это значит, у Гора есть еще как минимум два часа, чтобы исполнить задуманное и явиться на ристалище.